Разгильдяи

Я ненавижу разгильдяев,
Я бы подвесил их за яйца,
Я вижу насквозь негодяев,
Моя бы воля, как два пальца.

Они несносные придурки
И ненадёжные, собаки,
Я с разгильдяев драл бы шкурки,
Хлестал ремнём по голой сраке.

Прошу прощения за грубость,
Но разгильдяи так достали,
За безответственную тупость
И за отсутствие морали.

Под монастырь подводят вечно,
От них всегда одни проблемы
И, к сожаленью, бесконечно
Ломают чёткие системы.

Откуда сброд такой, народный?
Неуправляемое стадо,
Набор бездарных, непригодных,
Но их ужасно много, гады.

Как омела, как паразиты,
Сосут всю кровь, сосут все соки,
Я всех бы выгнал сраной битой,
Без сожаления, мороки.

Я нынче груб, прошу прощения,
Но закипаю весь от злости,
От разгильдяйства нет спасения,
Они, как дома, мы же – гости.

Лучик

В ночи струится лучик света,
Как путеводная звезда,
Согреет душу до рассвета
И запоёт, как никогда.

Желая вновь далёких странствий,
Чтоб убежать от суеты,
Полёт мечты в пустом пространстве
И восходящих две звезды.

Лицо покроется румянцем
И запылает в темноте,
Сердца закружит в нежном танце,
Не наяву и не во сне.

Как аромат корней аира,
Как лепестки расцветших роз,
Вдали играет тихо лира,
Звучит капель кристальных слёз.

Сверкает лучик изумрудом
И тает льдинкой на руке,
Любуясь им, как будто чудом,
Блик отражений на стекле.

В немом пристрастии, столь лёгком,
В порыве красок и цветов,
Во сне, как будто бы глубоком,
Не оставляя на потом.

Раскрою окна все, да настежь,
Пущу весь мир к себе домой,
Пусть станет красочней и слаще,
Обнимет ласковой рукой.

В полупрозрачном летнем платье
Запляшет звёздочка-любовь,
Придёт рассвет, да так некстати,
Я не сказал ей главных слов.

А на прощанье тихий шёпот
Листочков ивы у окна,
Лишь от свечи сгоревшей копоть
И упорхнувшая, она.

Но день пройдёт, наступит вечер
И в небе вспыхнут вновь огни,
И устремятся звёзды в вечность,
А две останутся одни.

Исход

Подавлен тяжестью событий,
Сильно,
Костюм помят и сам не бритый,
Стильно.

Куда-то мчусь я тёмной ночкой,
Точно,
За растворяющейся точкой,
Срочно.

Поток забвения проглотит,
Время
И унесёт остатки плоти,
Бремя.

Стою обратно у истоков,
Пусто,
Не хорошо, но и не плохо,
Грустно.

И пролетят куда-то годы,
Вольно,
Опять ни света, ни свободы,
Больно.

Совсем не важно, кем я стану,
Честно,
Затянет время снова рану,
Вместо.

И всё равно всё канет в Лету,
Где-то,
Желаний нет, прощаюсь с летом,
Спето.

Заполним вскоре мы ячейки,
Каждый,
Прошло и нет, одни ремейки,
Страшно.

Обратно утро, снова будни,
Память,
Но не погаснет, не убудет,
Пламя.

Вернётся очередь иллюзий,
Глупо,
Как рецидив былых контузий,
Тупо.

Весьма похоже на подмостки,
Маски,
Но непонятны и не броски,
Сказки.

Остаться здесь умалишённым,
Трудно,
Исход обратно предрешённый,
Смутно.

Маэстро Ануфрий

Маэстро, мастер, господин,
Поэт, учитель и Ануфрий,
Его талант неповторим,
Он мастер-шеф на чьей-то кухне.

Он сбросил тяжести оков
И занял нагло чьё-то место,
Да, он таков, да, он таков,
Великий мастер и маэстро.

* * *

Интерпретация тенденций альтруизма,
Поляризация дисперсной части кода,
Процесс абсорбции веществ, метаболизма
И синтезированный принцип антипода.

Очистка уровней от кварковых пропорций,
Инсинуация отбора в крематорий
И гистерезис, как явление, как стронций,
Интоксикация хилер у инфузорий.

В необъяснимом ламинарном ритме анкер
От поступательно-возвратной констатации,
Теодолит и нивелир, Ануфрий – сталкер,
Повысит рейтинги и индекс девальвации.

Разлом коры Земной и головного мозга,
Эпоха времени – причина атавизма,
Слои спиральности и эволюций роста,
Как будто дроссель, микрочип или транзистор.

Кристаллизация границ из цементита
Нарушит целостность, ферритную структуру,
Аутентист с заболеваньем стоматита
Грызёт поэзию, базальт литературы.

* * *

Маэстро, мастер, господин,
Поэт, учитель и Ануфрий,
В своём таланте не один,
Найдёт помощников по кухне.

Какие могут быть обёртки,
Маэстро мой – Белиберда,
Я не гожусь тебе в подмётки
И восклицаю вечно: "М-да!"

Дед Платон

Проснулся город ранним утром,
В очередной рабочий день
И стало сразу очень людно,
Полным полно вокруг людей.

Они спешат все на работу,
Кто в магазин, кто на базар,
У них одна с утра забота,
Продать кому-то свой товар.

Открылись рынки, магазины,
Сияньем вывесок, реклам
Зовут роскошные витрины
И рекламируют свой хлам.

* * *

Обратно пусто днём погожим,
Довольно странно, в чём же суть,
Но не мелькнёт нигде прохожий
И никого. Хоть кто-нибудь!

Нет, покупателя не видно,
Везде одни лишь продавцы,
Опять без прибыли, как видно,
Бесперспективные дельцы.

Совсем не сон, а извращения,
Уже который год подряд,
За просто так, для развлечения,
Все за прилавками стоят.

И ожидают, ну, когда же,
Сегодня выйдет дед Платон?
Кому с утра хоть слово скажет
И, наконец, что купит он?

А он обычный обыватель,
Пенсионер, не продавец,
Авторитетный покупатель,
Он дед Платон здесь, наконец.

Не дай же бог, не станет деда,
Вдруг оборвётся эта нить,
Тогда наступит конец света
И перестанет город жить.

* * *

Проснулся я в поту холодном,
Приснились снова торгаши,
Скупиться надо бы сегодня,
Потратить мелкие гроши.

Поковылял я к магазину,
А город пуст и никого,
Как будто снится чертовщина,
Как будто страшное кино.

Но страх меня уже покинул,
Все тихо шепчут в унисон,
Одни в глаза, другие в спину:
"У нас купите, дед Платон".

Бабочка и ворона

Парящий танец хрупких крыльев
В довольно лёгком, бальном стиле,
Порхает бабочка, игрушка,
На нитках крылышки и брюшко.

Проснулась вдруг марионетка,
Хотя такое очень редко,
Но как прекрасна и красива,
Танцует чувственно и мило.

Глядит на бабочку ворона,
А та взлетает снова, снова,
Ворона бдит сердито, молча
И ожидает, морду корча.

Но кто-то снова бросил нитки
И крылья бабочки поникли,
Упала бедная на землю,
Пришёл опять конец веселью.

Ворона вдруг, как по заказу,
Не дожидаясь долго, сразу,
Так закатилась диким смехом,
Смеясь над бабочкой при этом.

Смеясь над ней, марионеткой,
Над быстротечной жизнью, редкой,
Но получилось, жизнь не учит,
Ведь у самой на спинке ключик.

Ещё чуть-чуть, пол оборота,
Как будто бы из анекдота,
Хихикнув, замерла дурнушка,
Такая ж детская игрушка.

Хоть круть, хоть верть

В ночном безмолвии, во мраке,
То целиком, а то кусками,
То на опушке, то в овраге,
Мелькали тени за кустами.

Согнувшись низко, в перебежках,
Они, как будто тараканы,
Довольно быстро, но без спешки,
Прошли кордон ночной охраны.

Лишь только хруст засохших веток
И тихий шорох под ногами,
Минуя зону минных меток,
Пол ночи ползали кругами.

Пройдя вокруг запретной зоны,
Они ушли назад с рассветом,
Назад в безлюдные просторы
И там исчезли вновь бесследно.

Они работали столь скрытно,
Но снайпера на изготовке,
Считали, видимо, не видно,
Всего-то выстрел из винтовки.

И оставалось долго тайной,
Кто это был и что им нужно?
Как волки призрачные, стаей
Прошли в ночи и снова пусто.

Их цели были не понятны,
Ведь здесь стрельба на поражение,
Везде растяжки и гранаты,
"Колючка" вся под напряжением.

Они прошли по самой грани,
Тайком нарушили периметр,
Хотя не ведали, не знали,
В любой момент их снайпер "снимет".

Спустя немало зим и вёсен
Открылась тайна вдруг случайно,
Что пацанов тогда штук восемь
В войну играли столь банально.

На волоске их жизнь висела,
Шутили, балуясь со смертью
И никому до них нет дела,
А нужно выпороть, да плетью.

Что движет глупыми мозгами?
Что их толкает делать глупость?
Что управляет пацанами?
Хоть круть, хоть верть – да, безрассудность.

Тень

Сливаясь с тенью воедино,
Мы наполняемся друг другом,
Как одно целое, незримо,
В тандеме зрения со слухом.

Идём мы с тенью неразлучно
В минуты радости и горя,
Вдвоём, спокойно и не скучно,
Она ведь, главное, не спорит.

И ни на шаг не отставая,
И прицепившись очень прочно,
Весь день со мной она шагает,
А исчезает только ночью.

Немая спутница, подруга,
Бывает тучная, худая,
Не выходя за рамки круга,
Она меня сопровождает.

Представить даже, очень страшно.
А вдруг останешься без тени?
Она должна быть, это важно,
Она должна быть, без сомнений.

Но большинство ведь – бестелесно,
Оно сливается со всеми,
И кто есть кто в нём – неизвестно,
Единой массою, без тени.

Оно всегда со всем согласно,
Ведь выделяться просто страшно,
Живёт без тени, безучастно,
Ему, наверно, это важно.

Моя же тень всегда со мною
И не заметить невозможно,
Она мешает мне порою,
Ведь рядом с нею очень сложно.

Я постоянно буду с тенью,
Я не хочу быть бестелесным,
Пусть буду вечною мишенью,
Хоть невидимкой, хоть известным.

А чтоб негаданно, нежданно,
Не поменяться с тенью местом,
Быть человеком неустанно,
Но рядом с тенью, а не вместо.

Мой друг

Я несказанно счастлив встрече,
Добро пожаловать, мой друг,
Зажгу я праздничные свечи
И всё наполнится вокруг.

Никто теперь мешать не будет,
Беседа мирно потечёт
И превратятся в праздник будни,
А остальное всё не в счёт.

Заполнит солнце всё пространство,
Согреет ласковым лучом,
Своим порадует убранством,
Всегда подставленным плечом.

Поэт с художником, как в песне,
И настоящий, верный друг,
Я очень рад, мы снова вместе,
Для нас поэзия – досуг.

Дорожку выстелю цветами
И лепестками чайных роз,
Мой друг пришёл, теперь он с нами,
"За наш успех", – поднимем тост.

Я хочу услышать

Я хочу услышать сердце,
Я хочу услышать песни,
А не звук скрипящей дверцы,
Этот скрип не интересен.

Я хочу увидеть душу,
Посмотреть в глаза беспечно,
Я хочу дыханье слушать
И задуматься о вечном.

Ощущать хочу я чувство
И бежать за светлой мыслью,
Ведь по правилам мне грустно
Наслаждаться чистой высью.

Жить хочу по ощущениям,
По непризнанным канонам,
Со своей хочу быть тенью,
Выражать своим лишь тоном.

Чтобы было им понятно,
По наитию простому,
Это делать всем приятно,
Но не так, а по-иному.

Я душою не остыну,
Сердце бьётся в ритме рваном,
Подарю всё это сыну,
Расскажу о самом главном.

Залижу свои я раны,
Безо всяких сквернословий,
Встану утром очень рано,
Став слугою без сословий.

Широко расставлю руки
И взлечу я вольной птицей,
Притомившейся от скуки,
Чтобы небом насладиться.

Я завершаю свой поход

Я завершаю свой поход,
Он был сравнительно недолгим
И покидаю мир "господ",
Опасный лёд, довольно тонкий.

Куда мне в их "калашный" ряд,
Простолюдины не в почёте
И так везде, притом подряд,
Сходите сами и поймёте.

Там устоявшийся застой,
Там своды очень мутных правил,
Я, оказалось, им чужой
И не на ту лошадку ставил.

Я снова буду в мире слуг
И, может быть, совсем замолкну,
Не нужен орден, нужен друг,
А с "господина" нет там толку.

Начну играть, не зная нот,
Свои мелодии по слуху,
А кто захочет, тот поймёт,
Родной по разуму и духу.

Приобретя души покой,
Не жду удара гильотины
И став опять самим собой,
Я не боюсь удара в спину.

Уравновесилась душа,
Текут стихи, как будто реки,
Без всяких правил, не спеша,
Рецензионной мимо Мекки.

Я растворяюсь, как туман,
Как утром дымка над водою,
Мне надоел самообман,
Я наслаждаюсь тишиною.

На протяжении всех лет
Без изменений и надрыва,
Возможно, да, возможно, нет,
Но, как в объятиях порыва.

Всё до последнего

Всё до последнего момента
И отступать уже нельзя,
Здесь нет такого прецедента,
Вразвалку, сонно, тормозя.

Но наступает безысходность
И подымать пора зады,
Эх, монотонность, беззаботность,
Вот так работают рабы.

Никто не слышит указаний,
Похоже, все глухи, немы,
Так, не спеша, так, без желаний,
Как будто носят кандалы.

Но ничего и не случилось
В авральной спешке, не спеша,
Спасибо им за эту милость,
На том же месте, ни шиша.

Да, обстановка здесь такая,
Собрался самый лучший цвет,
Хвала и честь им внеземная,
Ещё и платят, полный бред.

Но от того, увы, не легче,
Жить в состоянии борьбы,
Ведь с каждым днём они всё крепче,
Непробиваемые лбы.

Хоть головой стучись о стену,
Всё до последнего, аврал
И каждый день волынят смену,
Такой вот рабский персонал.

Собравшись кучками

Какие ни были бы асы,
Поэты пишут тупо в стол,
Ведь почитают нынче массы:
Компьютер, пиво и футбол.

Собравшись кучками, поэты
Вскипают в собственном соку,
Давно избитые куплеты,
Нет, не докажешь дураку.

Всё умирает в миг рождения,
Всё пропадает через час,
Но ради самосохранения
Себя возносят на Парнас.

Поют друг другу дифирамбы,
По руслу узкому плывут,
Но впереди и сзади дамбы,
Неблагодарный нынче труд.

Их ожидает неизвестность,
Всё тяжелее сей хомут
И ощущая бесполезность,
Друг друга яростно грызут.

Трещат столы от накоплений,
Хранится в них бездарный хлам,
Хлам современных сочинений,
Вообще ненужных, ни на грамм.

Плывут лебёдушки, не дышат,
Признаться, хуже нет беды,
Они витают выше крыши,
Задрав хвастливые носы.

Мешки пустой номенклатуры
Как сумасшедший некий план,
Макулатуры и халтуры,
Отход в поэзии, как шлам.

А позапрошлый век, он в шоке,
На протяжении ста лет.
Когда ж пойдёт по их дороге
Разряда высшего поэт?

По-модному

Я современников не понимаю,
Мне утверждают, будто новый век,
Они играются, увы, словами,
Ну, не пойму. Другой я человек.

Они считают классику не модной,
Они ругают старые стихи,
А сочиняют сами, что угодно
И восхваляют массу чепухи.

А я, как дядя, тоже честных правил,
Когда стихами взял и занемог,
Не уважать их всех себя заставил
И потому таков теперь итог.

Но есть Крылов, есть Лермонтов и Пушкин,
Они вот – личность, каждый – просто мэтр,
А современник там, какой-то "хрюшкин",
Пустая блажь, бездарный силуэт.

Я не упрямый, просто интересно.
Ну, почему не моден реализм?
Признали классиков ведь повсеместно,
А не какой-то абстракционизм.

Чем плох куплет, где есть четыре строчки
И эти строчки из заглавных букв?
Зачем их рвать на мелкие кусочки?
Зачем пустой, без смысла, рифмы звук?

Пусть дилетант я, пусть не образован,
Пускай отстал от моды навсегда,
Не каждый нынешний цивилизован,
Проходят моды, классика жива.

Хотел бы встретить я себе подобных,
Таких, как я, неправильных древлян,
Найти бы их в большой толпе из модных,
Пробиться сложно сквозь густой бурьян.

Уже ушёл в небытие болоний,
Пропал нейлон и супермодный клёш,
Прошли давно той моды все агонии,
А всё же фрак наряден и пригож.

* * *

Левой, левой, левой,
Шагаем дружно строем,
Смело, смело, смело,
По-модному, героем.

Сбоку

Сбоку событий и амбиций,
Он вовсе не был признан ими,
В силу каких-то их традиций,
Не коронован, бит своими.

Сбоку от бойни и накала,
От масс, вскипающих страстями,
Приступы свойственны нахалам,
Решил, пускай воюют сами.

Сбоку дороги тупиковой,
В клубке бредовых ситуаций,
Сбоку обратно, сбоку снова,
Уйдёт тихонько, без оваций.

Сбоку потоков, без обиды,
Притом, не сам, а принуждённо,
Будут деяния забыты
И, как всегда, бесцеремонно.

Сбоку стоящий, на подхвате,
Роль отработавшей лошадки,
Вовсе чужой, всегда некстати
И лают, лают, как собаки.

Сбоку событий и амбиций,
Он вовсе не был признан ими,
В силу каких-то их традиций,
Не коронован, бит своими.