Римма Казакова Опции

[Мэри]

Римма Фёдоровна Казакова

1932 - 2008 гг.

Родилась в Севастополе в семье военного. Раннее детство провела в Белоруссии, школьные годы — в Ленинграде, где в 1954 окончила исторический факультет университета.
В течение семи лет жила на Дальнем Востоке, работала лектором, преподавателем, редактором студии кинохроники в Хабаровске.
Стихи начала публиковать с 1955 года. В 1958 году в Хабаровске вышел первый сборник стихов - «Встретимся на Востоке».
В начале 1960-х Казакова переехала в Москву. В 1964 году окончила Высшие литературные курсы при СП СССР. Занималась переводами стихотворений с языков народов СССР (абхазского, кабардинского, литовского, таджикского и др.). Много ездила по стране. Мастер гражданской и любовной лирики. Автор сборников «В тайге не плачут» (1965), «Помню» (1974), «Набело» (1977), «Русло» (1979).
В 1979 опубликовала большую книгу стихов (1955-78) из своих главных сборников («Там, где ты», «Пятницы», «Ёлки зелёные», «В тайге не плачут» и др.)
В 1980 вышел сборник «Страна любовь», в 1982 - «Пробный камень», в 1984 - «Сойди с холма», в 1991 - «Сюжет надежды»
Многие её стихи стали текстовой основой популярных песен на музыку А. Пахмутовой, В. Шаинского, И. Крутого и др. композиторов - «Ненаглядный мой», «Мадонна», «Ты меня любишь» и др.

Ты меня любишь, яростно, гордо, ласково.
Птицей парящей небо судьбы распластано.
Ты меня любишь. Болью моей испытана.
Знаю, не бросишь и не предашь под пытками.

Ты меня любишь.
Лепишь, творишь, малюешь!
О, это чудо!
Ты меня любишь...

Ночью дневною тихо придёшь, разденешься.
Узнан не мною вечный сюжет роденовский.
Я подчиняюсь. Радость непобедимая
Жить в поцелуе, как существо единое.

Ты меня любишь и на коне и в рубище.
Так полюбил я, что меня просто любишь ты.
Я забываюсь, я говорю: «Прости, прощай!»
Но без тебя я вечною гордой мукой стал.

Ты меня любишь.
Лепишь, творишь, малюешь!
О, это чудо!
Ты меня любишь...

[Сартиэль]

Двое

У поезда, застыв, задумавшись -
в глазах бездонно и черно,-
стояли девушка и юноша,
не замечая ничего.

Как будто все узлы развязаны
и все, чем жить, уже в конце,-
ручьями светлыми размазаны
слезинки на ее лице.

То вспыхивает, не стесняется,
то вдруг, не вытирая щек,
таким сияньем осеняется,
что это больно, как ожог.

А руки их переплетенные!
Четыре вскинутых руки,
без толмача переведенные
на все земные языки!

И кто-то буркнул:- Ненормальные!-
Но сел, прерывисто дыша.
К ним, как к магнитной аномалии,
тянулась каждая душа.

И было стыдно нам и совестно,
но мы бесстыдно все равно
по-воровски на них из поезда
смотрели в каждое окно.

Глазами жадными несметными
скользили по глазам и ртам.
Ведь если в жизни чем бессмертны мы,
бессмертны тем, что было там.

А поезд тронулся. И буднично -
неужто эта нас зажгла?-
с авоськой, будто бы из булочной,
она из тамбура зашла.

И оказалась очень простенькой.
И некрасива, и робка.
И как-то неумело простыни
брала из рук проводника.

А мы, уже тверды, как стоики,
твердили бодро:- Ну, смешно!
И лихо грохало о столики
отчаянное домино.

Лились борщи, наваром радуя,
гремели миски, как тамтам,
летели версты, пело радио...

Но где-то,
где-то,
где-то там,
вдали, в глубинках, на скрещении
воспоминаний или рельс
всплывало жгучее свечение
и озаряло все окрест.

И двое, раня утро раннее,
перекрывая все гудки,
играли вечное, бескрайнее
в четыре вскинутых руки!


1974.