Наши любимые стихи, ПИШЕМ СТИХИ ЛЮБИМЫХ АВТОРОВ Опции

[МилыйАнгел]

Я на станции " Любовь " сойду...
А билет, что на обратную дорогу,
Просто так, возьму и разорву...
И развею с ветром, понемногу...
На дорогах здесь растут цветы
И гуляет Счастье в белом кЕпи...
Люди здесь невиданной красы...
Самые счастливые на свете...
В каждом доме здесь живёт Любовь...
Пахнет розами и мятной карамелью...
В очагах не гаснет здесь огонь...
И поют сверчки звенящей трелью...
Я на станции " Любовь " сойду...
И останусь среди звонких трелей...
Может, и Любовь свою найду...
Пахнущую сладкой карамелью...

Галина Воленберг


Люблю, люблю, миллион раз я повторю,
И повторю не раз, люблю, тебя боготворю.
Из моих уст плывут нежные слова,
От них сильнее кружится голова.
Хочу любить тебя сегодня и всегда,
И пусть много лет горит любви нашей звезда.
Чарующие звуки нежных моих слов,
Стекают сладостью сказочных слогов:
Люблю тебя! И снова, снова повторю:
«Я, лишь тебя навек люблю»!

Татьяна Фомина 5

[Хельга]

Вероника Тушнова

Мать
Года прошли,
а помню, как теперь,
фанерой заколоченную дверь,
написанную мелом цифру «шесть»,
светильника замасленную жесть,
колышет пламя снежная струя,
солдат в бреду…
И возле койки — я.
И рядом смерть.
Мне трудно вспоминать,
но не могу не вспоминать о нем…
В Москве, на Бронной, у солдата — мать.
Я знаю их шестиэтажный дом,
московский дом…
На кухне примуса,
похожий на ущелье коридор,
горластый репродуктор,
вечный спор
на лестнице… ребячьи голоса…
Вбегал он, раскрасневшийся, в снегу,
пальто расстегивая на бегу,
бросал на стол с размаху связку книг —
вернувшийся из школы ученик.
Вот он лежит: не мальчик, а солдат,
какие тени темные у скул,
как будто умер он, а не уснул,
московский школьник… раненый солдат.
Он жить не будет.
Так сказал хирург.
Но нам нельзя не верить в чудеса,
и я отогреваю пальцы рук…
Минута… десять… двадцать… полчаса…
Снимаю одеяло, — как легка
исколотая шприцами рука.
За эту ночь уже который раз
я жизнь держу на острие иглы.
Колючий иней выбелил углы,
часы внизу отбили пятый час…
О как мне ненавистен с той поры
холодноватый запах камфары!
Со впалых щек сбегает синева,
он говорит невнятные слова,
срывает марлю в спекшейся крови…
Вот так. Еще. Не уступай! Живи!
…Он умер к утру, твой хороший сын,
твоя надежда и твоя любовь…
Зазолотилась под лучом косым
суровая мальчишеская бровь,
и я таким увидела его,
каким он был на Киевском, когда
в последний раз,
печальна и горда,
ты обняла ребенка своего.
. . . . . . . . . . . . . . . .

В осеннем сквере палевый песок
и ржавый лист на тишине воды…
Все те же Патриаршие пруды,
шестиэтажный дом наискосок,
и снова дети роются в песке…
И, может быть, мы рядом на скамью
с тобой садимся.
Я не узнаю
ни добрых глаз, ни жилки на виске.
Да и тебе, конечно, невдомек,
что это я заплакала над ним,
над одиноким мальчиком твоим,
когда он уходил.
Что одинок
тогда он не был…
Что твоя тоска
мне больше,
чем кому-нибудь, близка…