Истории замечательных людей, поразительные люди с которых хочется брать пример Опции

[Тэя]

Не знала в каком форуме тему открыть. ( если что, перенесите)

В нашей жизни и сейчас есть место подвигу. Большому и маленькому. Да вообще, маленьких подвигов не бывает, я считаю. Множество людей во всем мире совершают настоящие поступки, проявляя свои лучшие качества. Иногда это спасение чьей-то жизни, иногда открытие очень важное, иногда это какой-то рекорд. А иногда это просто доброта и самоотверженность.

Нам слишком часто рассказывают о плохом ), но мы должны знать и о хорошем.

Я начинаю. Присоединяйтесь, если есть чем поделиться.

Наталья Анатольевна Авсеенко (род. 13 февраля 1975 года) — российский фридайвер, чемпионка мира в командном зачете 2006 и 2008 годов.

Кандидат культурологии, тема кандидатской диссертации — «Американская традиция на российском телевидении» (МГУ). Доцент кафедры Межкультурной коммуникации факультета иностранных языков МГУ. В настоящее время возглавляет школу фридайвинга «FSNA».

Наталья совместно с учёными участвовала в эксперименте по приручению белух в Белом море, где из-за пугливости белух, которые не любят прикосновений искусственных материалов, в том числе и одежды, она плавала в ледяной воде обнажённой. Во время эксперимента она поставила рекорд пребывания в ледяной воде, имеющей температуру -1,2 градуса (солёная вода замерзает при отрицательной температуре) — 10 минут 40 секунд. Для обычного человека достаточно нескольких минут, чтобы замёрзнуть насмерть. Об этом эксперименте был поставлен документальный фильм «Потолок»[ (On the edge )



- Как фридайвер я никогда не ныряла под лед, в холодную воду, и это мешало мне считать себя профессионалом в полном смысле этого слова. Мне хотелось понять, что это значит – нырять на задержке дыхания подо льдом. Плюс, с детства у меня была мечта поплавать с белухами. В какой-то момент я поняла, что мечту откладывать на потом нельзя. Я начала закаляться, готовиться, и планировать путешествие на Полярный круг.

- Под водой я провела более десяти минут, это долго, гораздо больше, чем три-пять минут, способные привести к необратимым последствиям. К слову, через минуту в такой воде начинает замерзать хрусталик глаза. Опасно, да! Но мы разработали классную схему безопасности. Со мной нырял страхующий аквалангист ( и не один!) с запасом воздуха, чтобы я могла дышать под водой, и мне не приходилось всплывать и тратить силы.
Вначале было холодно, затем , применяя определенные йоговские техники, мне становилось комфортно. Ни на минуту не появлялось ни страха, ни желания все остановить.





- После Полярного круга был «холодный» проект на Голубом озере в Кабардино-Балкарии. Следом за ним мы осуществили проект «Хозяйка Орды» и я стала первым фридайвером в мире, который нырял и работал в Ордынской пещере, Пермь, где вода +4 градуса, а длина проходов около 5 км. Сейчас я развиваю свою школу и преподаю фридайвинг в Москве, Харькове, Киеве и других городах. Езжу с лекциями по всему миру и рассказываю о своем опыте.

Какие у меня идеи в плане экстрима? Я и моя команда «Рhototeam.pro» делаем то, что никто никогда не делал в мире раньше. И это не всегда экстрим. Жизнь не позволяет мне что-то жестко планировать. То, что нужно, происходит в свое время.

[Sunshine]

Евгений Сергеевич Боткин родился в петербургской профессорской семье. Его детство похоже на идиллическую картинку: прогулки по Царскому Селу, занятия музыкой и живописью, позднее — классическая гимназия.
Закончив с отличием Военно-медицинскую академию, молодой доктор мог рассчитывать на блестящую врачебную практику среди людей своего круга. А он неожиданно устраивается работать в Мариинскую больницу для бедных. Там где грязь, боль и страдания.
В 1897 году доктор Боткин становится приват-доцентом Военно-медицинской академии, успешно преподает. Но когда грянула русско-японская война, он посчитал невозможным высокопарно вещать с кафедры о врачебном долге — и сам отправился на передовую. Там Евгений Сергеевич возглавляет медицинскую часть Российского Общества Красного Креста Маньчжурской армии.
В далекой Манчжурии, глядя на поражения русской армии, бездарное командование и неразбериху, доктор с болью пишет жене:
«… Удручаюсь все более и более ходом нашей войны, и не потому только, что мы столько проигрываем и столько теряем, но едва ли не больше потому, что целая масса наших бед есть только результат отсутствия у людей духовности, чувства долга, что мелкие расчеты становятся выше понятий об отчизне, выше Бога...»
После войны доктор Боткин возвращается в Петербург, снова преподает и практикует. Его известность растет с каждым днем.
А в 1908 году Боткина приглашают стать семейным врачом императорской семьи.
Главным пациентом Евгения Сергеевича отныне будет сын Николая Второго — несчастный Алексей.
Умный и живой мальчишка страдал гемофилией — несвертываемостью крови. Любая, даже небольшая рана грозила ему смертью от кровопотери. И эта болезнь малыша стала ежедневной изматывающей мукой для его родителей.
Евгений Сергеевич Боткин прекрасно видел все недостатки августейших особ. Но сначала как доктор, а потом и как человек он очень привязался к этой семье. Особенно к их веселым шумным детишкам. Возможно, потому что в его собственной семье не все было ладно.
В полугодовалом возрасте умер первый ребенок доктора — Сережа, и сам Боткин с трудом пережил это. Потом жена Евгения Сергеевича без памяти влюбилась в молодого студента, сбежала и оставила Боткина с тремя детьми. А в Первую мировую на фронте погиб любимый сын — Дмитрий.
Хорунжий Дмитрий Боткин прикрывал отход разведывательного казачьего дозора. И Евгений Сергеевич до конца жизни терзал себя: правильно ли он поступил, отпустив сына в окопы. Но тогда, в трудные для отчизны годы элита не прятала своих сыновей от армии в особняках на Рублевке.
Ну а дальше пришел тот самый 17-й год. Февральская революция и отречение Николая от престола.
Николай Второй с супругой и детьми были арестованы и помещены под домашний арест в Царском Селе. От них отвернулись все. Блестящий двор разбежался чуть ли не за один день. И в том числе огромный штат придворных врачей.
А доктор Боткин остался, хотя никто не осудил бы его уход. Остался, потому что дочери и сын низложенного монарха слегли из-за эпидемии кори. Ведь врач не может бросить пациентов.
В августе 1917 года Временное правительство отправляет семью Романовых подальше от неспокойного Петрограда — в Тобольск. Так начинается последнее скорбное путешествие российского монарха по его стране.
День за днем они теряют почти всех оставшихся придворных. Кто-то не находит в себе сил идти с Романовыми до конца и уходит. А кого-то новая большевистская власть просто по одному уничтожает.
После девяти месяцев жизни в Тобольске большевики перевозят семью в ее последнее пристанище — дом инженера Ипатьева в Екатеринбурге.
На Урале с царской семьей остаются только Боткин и трое слуг. Всё тяжелее болеет когда-то веселый мальчишка Алексей Романов. Ему уже 14 лет. В Тобольске он упал на лестнице, повредил ногу и уже до самой смерти почти не встанет. Ночами несчастный парень особенно сильно страдает от болей в ноге и часто не может даже разогнуть ее. Евгений Сергеевич возит его в кресле-каталке по дому-тюрьме и всячески пытается облегчить страдания мальчика. А ведь сам доктор едва держится на ногах из-за приступов почечной болезни.
Боткин яростно, до последнего борется за своего юного пациента. Он постоянно ведет переговоры с большевиками-тюремщиками. Требует, кричит, ругается, умоляет об улучшении условий содержания больного.
Попавший в плен к большевикам австриец Майер рассказал в мемуарах 1956 года, как доктора Боткина вызвали в революционный штаб в Екатеринбурге: «"… Слушайте, доктор, штаб решил вас выпустить на свободу. Вы врач и желаете помочь страдающим людям. Для этого вы имеете достаточно возможностей… Мы вам дадим даже рекомендации, так что никто не сможет иметь что-нибудь против вас… Поймите нас, пожалуйста, правильно. Будущее Романовых выглядит несколько мрачно".
Казалось, что доктор начинал медленно понимать. Его взор переходил с одного комиссара на другого. Медленно, почти запинаясь, решился он на ответ: «Мне кажется, я вас правильно понял, господа. Но, видите ли, я дал царю мое честное слово оставаться при нем до тех пор, пока он жив. Для человека моего положения невозможно не сдержать такого слова. Я также не могу оставить наследника одного. Как я могу это совместить со своей совестью?.. Там, в том доме, цветут великие души России, которые облиты грязью политиков. Я благодарю вас, господа, но я остаюсь с царем», — сказал Боткин и встал. Его рост превышал всех».
Многие историки сомневаются в подлинности этих воспоминаний австрийца Майера. Однако точно известно, что Боткин не раз мог покинуть своих последних пациентов. Но Евгений Сергеевич предпочел навсегда остаться с ними.
И даже если о Евгении Сергеевиче не расскажут по телевизору и радио, не вспомнят на лекциях в медицинских институтах, давайте вспомним его сами. И расскажем нашим детям. А они когда-нибудь расскажут своим. Таких сограждан нельзя забывать.

P. S. После взятия Екатеринбурга белогвардейцами в Ипатьевском доме было найдено недописанное письмо доктора Боткина его институтскому товарищу.
Письмо начато 3 июля 1918 года, за считанные дни до расстрела. Найдите, пожалуйста, пять минут и прочтите его.
«Дорогой мой, добрый друг Саша. Делаю последнюю попытку писания настоящего письма — по крайней мере отсюда.
Мое добровольное заточение здесь настолько же временем не ограничено, насколько ограничено мое земное существование. В сущности, я умер — умер для своих детей, для дела… Я умер, но еще не похоронен или заживо погребен — как хочешь: последствия почти тождественны… У детей моих может быть надежда, что мы с ними еще свидимся когда-нибудь в этой жизни, но я лично себя этой надеждой не балую и неприкрашенной действительности смотрю прямо в глаза...
Поясню тебе маленькими эпизодами, иллюстрирующими мое состояние. Третьего дня, когда я спокойно читал Салтыкова-Щедрина, которым зачитываюсь с наслаждением, я вдруг увидел как-будто в уменьшенном размере лицо моего сына Юрия, но мертвого, в горизонтальном положении с закрытыми глазами. Вчера еще, за тем же чтением, я услыхал вдруг какое-то слово, которое прозвучало для меня как «папуля». И я чуть не разрыдался. Опять-таки это не галлюцинация, потому что слово было произнесено, голос похож, и я ни секунды не сомневался, что это говорит моя дочь, которая должна быть в Тобольске… Я, вероятно, никогда не услышу этот милый мне голос и эту дорогую мне ласку, которой детишки так избаловали меня…
Если «вера без дел мертва есть», то дела без веры могут существовать. И если кому из нас к делам присоединилась и вера, то это только по особой к нему милости Божьей. Одним из таких счастливцев, путем тяжкого испытания, потери моего первенца, полугодовалого сыночка Сережи, оказался и я. С тех пор мой кодекс значительно расширился и определился, и в каждом деле я заботился и о «Господнем». Это оправдывает и последнее мое решение, когда я не поколебался покинуть моих детей круглыми сиротами, чтобы исполнить свой врачебный долг до конца, как Авраам не поколебался по требованию Бога принести ему в жертву своего единственного сына...».



17 июля 1918 года Евгения Сергеевича Боткина не стало.