О литераторах (и не только) разное-всякое, около э́коло Опции

[Дорик Тупотилов]

Поэт Саша Межиров враль был изумительный.
Вот он сидит в компании каких-то полузнакомых девиц и рассказывает им свою жизнь.
Рассказывает, что он круглый сирота, родителей своих не знает: младенцем его украли цыгане, а когда он чуть подрос, продали в цирк... Он рассказывает всё это так, что не только девицы, но и все, кто его слушает, плачут. И сам он плачет.
И его родной отец, который сидит в соседней комнате, тоже вместе со всеми плачет.
© Георгий Поженян

Это, собственно, о природе творчества. И о катарсисе от со-переживания, вызванного художественным текстом (а всё, рассказываемое нами кому-то, есть литература, заготовка литературы, как не крути). Об этом же у Пастернака, пусть и по другому поводу: "Что же сделал я за пакость, Я, убийца и злодей? Я весь мир заставил плакать Над красой земли моей".

[Дорик Тупотилов]

На каком-то вечере Цветаеву, сидевшую спиной к рассказчику, перепутали с Есениным. И это был не единственный эпизод подобной путаницы.

Нина Берберова вспоминала слова своего мужа: "Ходасевич однажды сказал мне, что в ранней молодости Марина Ивановна напоминала ему Есенина (и наоборот) цветом волос, цветом лица, даже повадками, даже голосом".

Год спустя после смерти Есенина Цветаева посвятила ему стихотворение, где сказала: "Брат по песенной беде - я завидую тебе. Пусть хоть так она исполнится - помереть в отдельной комнате! - скольких лет моих? лет ста? каждодневная мечта".

В сорок первом году она всё же её осуществила. Оба, и Есенин, и Цветаева, были найдены повешенными на верёвках от чемоданов. Он - в гостинице, она - в сенях чужого дома. В том же сорок первом Берберовой приснился сон:

"Оба, совершенно одинаковые, висят в своих петлях и качаются. Слева он, справа она, на одинаковых крюках и верёвках, и оба с льняными волосами, остриженными в скобку..."