"Полторы комнаты" Бродского, От создателя "И долетит Экзюпери..." Опции

[LoLa]

Каждый пред Богом
_________________наг.
Жалок,
______наг
_________и убог.
В каждой музыке
_______________Бах,
в каждом из нас
______________Бог.
Ибо вечность —
______________богам.
Бренность —
___________удел быков...
Богово станет
____________нам
сумерками богов.
И надо небом
___________рискнуть,
и, может быть,
_____________невпопад.
Еще нас не раз
_____________распнут
и скажут потом:
______________распад.
И мы завоем от ран.
Потом взалкаем даров...
У каждого свой
_____________храм.
И каждому свой гроб.
Юродствуй,
__________воруй,
________________молись!
Будь одинок,
___________как перст!..
...Словно быкам —
________________хлыст,
вечен богам
__________крест.

Иосиф Александрович Бродский (1940-1996), пятый Нобелевский лауреат в русской литературе (после Бунина, Пастернака, Шолохова и Солженицына), принес в литературу не только новое духовное содержание, но и новую форму...
Мощное, стремительное движение стиха захватывает читателя и погружает его в непреодолимую стихию поэзии...

В 1972 поэт был вынужден покинуть родину. В 1987 получил Нобелевскую премию как русский литератор. Последние годы жил в Нью-Йорке, женился, родилась дочь.
Болезнь сердца привела к смерти, наступившей в 1996. Похоронен, по его последней воле, в Венеции.


"Отечество" - слово довольно любимое Бродским и он щеголяет им часто. Но что для него отечество? Это - менее всего люди, это - вещи. Вспомните "Развивая Платона" (1976) с его подробнейшим каталогом, где есть все приметы Ленинграда, кроме живых людей (вместо них клише - "тиран", "тенор", "толпа" и т. д.) . В эмиграции Бродскому, безусловно, недоставало в его "гардеробе" ряда вещей из привычного антуража. Вещи он любит, и готов произносить перед ними пространные речи.






Добавлю, впрочем, что Бродский при всем при том - великий поэт, и очень многим современным людям в наше время разъединенности и разобщенности в его поэзии всегда будут созвучны многие и многие строки. Не следует лишь приписывать Бродскому свои положительные качества и добрые чувства. Он не был ни мудр, ни добр.



POSTSCRIPTUM

Как жаль,что тем,чем стало для меня
твоё существование,не стало
моё существованье для тебя.
...В который раз на старом пустыре
я запускаю в проволочный космос
свой медный грош,увенчанный гербом,
в отчаянной попытке возвеличить
момент соединения...Увы,
тому,кто не умеет заменить
собой весь мир,обычно остаётся
крутить щербатый телефонный диск,
как стол на спиритическом сеансе,
покуда призрак не ответит эхом
последним воплям зуммера в ночи.

1967г.

[stigg]

Вот я вновь посетил
эту местность любви, полуостров заводов,
парадиз мастерских и аркадию фабрик,
рай речный пароходов,
я опять прошептал:
вот я снова в младенческих ларах.
Вот я вновь пробежал Малой Охтой сквозь тысячу арок.

Предо мною река
распласталась под каменно-угольным дымом,
за спиною трамвай
прогремел на мосту невредимом,
и кирпичных оград
просветлела внезапно угрюмость.
Добрый день, вот мы встретились, бедная юность.

Джаз предместий приветствует нас,
слышишь трубы предместий,
золотой диксиленд
в черных кепках прекрасный, прелестный,
не душа и не плоть --
чья-то тень над родным патефоном,
словно платье твое вдруг подброшено вверх саксофоном.

В ярко-красном кашне
и в плаще в подворотнях, в парадных
ты стоишь на виду
на мосту возле лет безвозвратных,
прижимая к лицу недопитый стакан лимонада,
и ревет позади дорогая труба комбината.

Добрый день. Ну и встреча у нас.
До чего ты бесплотна:
рядом новый закат
гонит вдаль огневые полотна.
До чего ты бедна. Столько лет,
а промчались напрасно.
Добрый день, моя юность. Боже мой, до чего ты прекрасна.

По замерзшим холмам
молчаливо несутся борзые,
среди красных болот
возникают гудки поездные,
на пустое шоссе,
пропадая в дыму редколесья,
вылетают такси, и осины глядят в поднебесье.

Это наша зима.
Современный фонарь смотрит мертвенным оком,
предо мною горят
ослепительно тысячи окон.
Возвышаю свой крик,
чтоб с домами ему не столкнуться:
это наша зима все не может обратно вернуться.

Не до смерти ли, нет,
мы ее не найдем, не находим.
От рожденья на свет
ежедневно куда-то уходим,
словно кто-то вдали
в новостройках прекрасно играет.
Разбегаемся все. Только смерть нас одна собирает.

Значит, нету разлук.
Существует громадная встреча.
Значит, кто-то нас вдруг
в темноте обнимает за плечи,
и полны темноты,
и полны темноты и покоя,
мы все вместе стоим над холодной блестящей рекою.

Как легко нам дышать,
оттого, что подобно растенью
в чьей-то жизни чужой
мы становимся светом и тенью
или больше того --
оттого, что мы все потеряем,
отбегая навек, мы становимся смертью и раем.

Вот я вновь прохожу
в том же светлом раю -- с остановки налево,
предо мною бежит,
закрываясь ладонями, новая Ева,
ярко-красный Адам
вдалеке появляется в арках,
невский ветер звенит заунывно в развешанных арфах.

Как стремительна жизнь
в черно-белом раю новостроек.
Обвивается змей,
и безмолвствует небо героик,
ледяная гора
неподвижно блестит у фонтана,
вьется утренний снег, и машины летят неустанно.

Неужели не я,
освещенный тремя фонарями,
столько лет в темноте
по осколкам бежал пустырями,
и сиянье небес
у подъемного крана клубилось?
Неужели не я? Что-то здесь навсегда изменилось.

Кто-то новый царит,
безымянный, прекрасный, всесильный,
над отчизной горит,
разливается свет темно-синий,
и в глазах у борзых
шелестят фонари -- по цветочку,
кто-то вечно идет возле новых домов в одиночку.

Значит, нету разлук.
Значит, зря мы просили прощенья
у своих мертвецов.
Значит, нет для зимы возвращенья.
Остается одно:
по земле проходить бестревожно.
Невозможно отстать. Обгонять -- только это возможно.

То, куда мы спешим,
этот ад или райское место,
или попросту мрак,
темнота, это все неизвестно,
дорогая страна,
постоянный предмет воспеванья,
не любовь ли она? Нет, она не имеет названья.

Это -- вечная жизнь:
поразительный мост, неумолчное слово,
проплыванье баржи,
оживленье любви, убиванье былого,
пароходов огни
и сиянье витрин, звон трамваев далеких,
плеск холодной воды возле брюк твоих вечношироких.

Поздравляю себя
с этой ранней находкой, с тобою,
поздравляю себя
с удивительно горькой судьбою,
с этой вечной рекой,
с этим небом в прекрасных осинах,
с описаньем утрат за безмолвной толпой магазинов.

Не жилец этих мест,
не мертвец, а какой-то посредник,
совершенно один,
ты кричишь о себе напоследок:
никого не узнал,
обознался, забыл, обманулся,
слава Богу, зима. Значит, я никуда не вернулся.

Слава Богу, чужой.
Никого я здесь не обвиняю.
Ничего не узнать.
Я иду, тороплюсь, обгоняю.
Как легко мне теперь,
оттого, что ни с кем не расстался.
Слава Богу, что я на земле без отчизны остался.

Поздравляю себя!
Сколько лет проживу, ничего мне не надо.
Сколько лет проживу,
сколько дам на стакан лимонада.
Сколько раз я вернусь --
но уже не вернусь -- словно дом запираю,
сколько дам я за грусть от кирпичной трубы и собачьего лая.