Стихи в настроение, любые сюда вносите Опции

[ArabeskA]

Чёрно-белое.

Как поклонница всех белых, белёсых
объявлюсь в своем о Вечности сказе.
Только чёрные штрихи на берёзах
говорят мне о таинственной связи

двух цветов в контрасте строгом и чётком,
подчинённом разновекторным силам.
Часто белое тоскует о чёрном
явно больше, чем о красном и синем.

Шлют молитвы за житейский наш трафик
белый пастор и монах-черноризец.
Даже Бог первоначально был график,
а потом уж колорист-живописец.

В первый день, великий сутью самою,
если думаю я правильно, Боже,
наслаждался Ты лишь светом и тьмою,
а другие краски созданы позже.

Чернота не только злобное значит,
не скрываю перед ней пиетета.
Для восторгов и любви - не иначе! -
гулкий космос густо-чёрного цвета.

В спектре букв он, безусловно, омега,
белизна же - обязательно альфа.
Ею сотканную музыку снега
дарит смертному Эолова арфа.

Страсть поэтов к двум цветам - да не сдержим,
ибо творчество - деяние мага.
Написала я стихи чёрным стержнем,
но бела, как цвет черешни, бумага.

Маргарита Мыслякова

[kazakolia]

Это утро, радость эта,
Это мощь и дня и света,
Этот синий свод,
Этот крик и вереницы,
Эти стаи, эти птицы,
Этот говор вод...

Афанасий Фет

[Luminosa]

Несложен мир. Совсем не сложен -
Мир прост. Он, в принципе, таков,
Что может быть легко разложен
На мудрецов и простаков.

Мы - простаки. Мы в жизнь бежим.
Мы верим в хлеб, в любовь и в книги.
И не подсчитываем миги,
Что составляют нашу жизнь.

И год как день... И день как миг.
Мы жмем сквозь беды и невзгоды
И экономим чьи-то годы
За счет непрожитых своих.

Леонид Филатов

[Дорик Тупотилов]

Леонид Филатов

Как раз вчера читал о нём.
О привязанности к внучке Оле (дочери сына Шацкой и Золотухина, своих детей не было). О жизни с донорской почкой и на гемодиализе. Ушёл в пятьдесят шесть.

Тот клятый год уж много длился лет.
Я иногда сползал с больничной койки –
сгребал свои обломки и осколки
и свой реконструировал скелет.

И крал себя у чутких медсестёр,
ноздрями чуя острый запах воли,
я убегал к двухлетней внучке Оле
туда, на жизнью пахнущий простор.

Мы с Олей отправлялись в детский парк,
садились на любимые качели,
глушили сок, мороженное ели,
глазели на гуляющих собак.

Аттракционов было пруд пруди,
но день сгорал и солнце остывало.
И Оля уставала, отставала
и тихо ныла: деда, погоди.

Оставив день воскресный позади,
я возвращался в стен больничных
гóлость,
но и в палате слышал Олин голос:
дай руку, деда, деда, погоди…

И я годил, годил сколь было сил,
а на соседних койках не годили,
хирели, сохли, чахли, уходили,
никто их погодить не попросил.

Когда я чую жжение в груди,
то вижу, как с другого края поля
ко мне несётся маленькая Оля
с истошным криком: "дедааа! погодии…"

И я гожу, я всё ещё гожу
и, кажется, стерплю любую муку,
пока ещё ту крохотную руку
в измученной руке своей держу.

[kazakolia]

Дверь полуоткрыта,
Веют липы сладко…
На столе забыты
Хлыстик и перчатка.

Круг от лампы желтый…
Шорохам внимаю.
Отчего ушел ты?
Я не понимаю…

Радостно и ясно
Завтра будет утро.
Эта жизнь прекрасна,
Сердце, будь же мудро.

Ты совсем устало,
Бьешься тише, глуше…
Знаешь, я читала,
Что бессмертны души.

Анна Ахматова

[kazakolia]

В детстве мы жили-были,
Сказочно были-жили,
В детстве все звезды ярче светили,
Были дома большими.

Шли мы легко за днями,
Щедрой была дорога.
Ах, как сияло солнце над нами,
Как его было много!

Как наше сердце билось!
Как нам светло мечталось!
Что-то исчезло, что-то забылось,
Многое в нас осталось.

Солнце по небу катит,
Вновь ему в небе тесно.
Пусть в человеке светят, не гаснут
Добрые сказки детства!

Роберт Рождественский

[ArabeskA]

Жемчужина

В ней тихий тусклый свет, как будто сквозь туман,
Сияет матовой загадочной звездою,
Одной из чудных звезд, которых под водою
Хранит так много океан.
Холодных раковин красивая печаль,
Застывшая слезой на стенках перламутра,
Молочно-белая, как бледный отблеск утра,
Чуть серебрящийся сквозь облачную даль…
И этот странный блеск неясных смутных грез
В душе рождает звук тревожный и далекий,
Как будто где-то там, на самом дне глубоко
Звенят жемчужины давно забытых слез…

Галина Галина

[ArabeskA]

Мы везде чужие

Мы везде чужие, везде ничьи.
Кабы хата с краю, а то нигде.
Горы умных книг мы уже прочли,
И казалось, был неплохой задел.

Мы, конечно, знаем, что знаем ноль,
И нулями тычем друг другу в грудь.
Если сила в силе – тогда изволь,
Только этот путь – тупиковый путь.

Не приладить к месту свою печаль,
Рифмоваться с миром дано не всем.
Ты пойми, тебя никому не жаль,
У других хватает своих проблем.

Потому уныние и тоска
Даже самых лучших ведут в тупик.
Варианты есть, продолжай искать
Даже там, к чему ты давно привык.

Даже в самых глупых, смешных вещах,
Даже в тех местах, что помилуй бог!
Даже если это последний шаг,
Будешь знать: испробовал всё, что мог.

Ты имеешь право на эту жизнь,
Ты имеешь право на эту смерть.
Если это мало, тогда скажи,
Что другого ты бы хотел иметь?

Осознать, что сила в тебе одном,
Иногда не хватает и жизни, но
На последнем шаге мы всё поймём.
Это будет просто, почти смешно.

А пока латай свой земной уют,
Осыпайся буквами между строк.
Нас потом, как яблоки, соберут
И ещё не раз заготовят впрок.

Елена Касьян

[Allegra]

Апрель

Когда погружаешься в мутную глубину,
прохладную бездну,
мерцающую, голубую,
хочется сбросить маску и утонуть,
сгнить, как корабль, до каркаса,
который потом облюбуют
смешные моллюски,
угрюмые донные рыбы,
немыслимые прозрачные существа.
Хочется стать водой, тогда сквозь неё могли бы
смотреть на дно - видеть небо
и прозревать.

Когда погружаешься в город, в его рассвет
безжалостный, неотвратимый,
сырой и серый,
хочется, чтобы в черной прелой листве,
дрогнуло что-то.
Улочки, трассы, скверы
вздыбились бы, растрескались и поплыли
льдинами вдоль разломов, с собой неся
ошмётки чего-то живого, тонны
бетонной пыли,
столбы, на которых души
расселись и голосят.

Когда погружаешься в рифмы, в весь этот стыд
и страх ворожбы первобытной,
со вкусом мяса,
хочется, чтоб увидавший тебя застыл,
на время забыл дышать, а потом замялся
и стал по карманам шарить,
ища ключи,
кредитку, права, монеты -- какой-то якорь.
В апреле хочется резать, а не лечить
(ну да, эту строчку можно понять двояко).

Становишься восприимчивым к словарю:
любая нелепость -- обломок тайного кода.
Допустим,
вдруг замечаю, что говорю:
"Двадцать второго -- маме четыре года".
Как будто и правда мы празднуем именины,
и мама
четырёхлетняя,
белокурая, в лентах,
лопочет что-то на детском, полузверином,
беспечно сидя у бабушки на коленках.

Дана Сидерос.

[Айя-Софи]

Игорь Иртеньев

Женщины носят чулки и колготки,
И равнодушны к вопросам культуры.
Двадцать процентов из них — идиотки,
Тридцать процентов — набитые дуры.
Сорок процентов из них психопатки,
В сумме нам это дает девяносто.
Десять процентов имеем в остатке,
Да и из этих-то выбрать не просто.

Тамара Панферова. Oтвет Иртеньеву

Носят мужчины усы и бородки,
И обсуждают проблемы любые.
Двадцать процентов из них — голубые.
Сорок процентов — любители водки.
Тридцать процентов из них — импотенты,
У десяти — с головой не в порядке.
В сумме нам это дает сто процентов,
И ничего не имеем в остатке.

Эрнст. Ответ Иртеньеву и Панферовой

Сорок процентов из тех, что в колготках
Неравнодушны к любителям водки.
Любят порой голубых психопатки,
Правда у них с головой не в порядке.
Дуры всегда импотентов жалели
А идиоток придурки хотели.
В сумме, конечно же, нас — сто процентов:
Дур, идиоток, козлов, импотентов

Виктор Бичев ответил всем троим



Юлия Резаева подвела итог)))


…