Проза Дыхания, В общем мой бред и жалкие попытки писать) Опции

[Забирающая дыхан...]

Жизнь Снежка
Как же хороша жизнь, - подумал Снежок, потягиваясь на аккуратно сложенных вещах, которые лежали на диване. Больше всего Снежок любил лежать на вещах. Или покрывалах. На них было особенно мягко и уютно, а ещё они, чаще всего, лежали там, куда достаёт солнце. И как восхитительно, когда чувствуешь его лучи! Они тонкие, тёплые, щекочут, заставляя мурчать громче, иногда, когда касаются солнца или глаз – чихать. Сегодня будет хороший день, так он думал. А потом подошла хозяйка. Она была высокая, не такая как он, Снежок, да и волос-то у неё почти не было, на его взгляд какие-то уродливые эти животные – люди. Но тот всё равно иногда лизал ей щёки: ведь она любит его, кормит. Вот и сейчас – гладит, что-то шепчет, а он погружается в глубокий сон. Там много рыбы и мышей, он может делать с ним что угодно: есть, играть, прятать, давать красивой кошке: ведь это – его сон. Но вдруг мир закружился перед ним, рыба в панике спряталась по озёрам, на самое дно – не достать. Мыши тоже заныкались в норы, только он, Снежок, остался на поверхности, наблюдая за тем, как почва уходит из-под ног, как деревья искривляются, меняя форму. Его мир будто стал колесом для белки или хомяка, это не важно. Он кружился-кружился-кружился и Снежок вместе с ним, отчаянно пытался за что-то зацепиться – бесполезно. Он падает в озеро, весь мокрый, захлёбывается, чихает. И снова – кружится. Ему казалось, он попал в ад. Это был самый ужасный сон. Эта была самая ужасная реальность: ничего не изменилось даже когда он открыл глаза. Только местность: узкое пространство, вода, пена, вещи. И бесконечный водоворот из которого выбраться – невозможно. И вдруг всё остановилось. Снежок кубарем вывалился, путаясь в вещах, то и дело чихая, виляя потяжелевшим хвостом из стороны в сторону, он кое-как выбрался на твёрдую поверхность. Снежок увидел самца хозяйки, хотел было зашипеть – не вышло. Поэтому просто лишь смерил грозным взглядом, решив про себя, что отомстит. Ему не нужно было долго думать, что это только что было – он понял всё сразу, поэтому, поднимая то одну, то другую лапу, тряся ей, пытаясь стряхнуть воду – отправился в сторону их тапок. Месть будет сладка.
Маски
Жизнь…Как хорошо было быть ребенком. Это мое самое светлое воспоминание. Помню свои мысли, почему птички летают, откуда берутся дети…Передо мной весь мир. Все вокруг в радужных красках. Помню свои мечты…и улыбаюсь, мне так хотелось скорее стать взрослой. И вот мне уже 23, а мне так хочется хотя бы на мгновение вернуться в то время, туда, где не было еще тех слоев неприступности, туда, где я смотрела на мир и людей с доверием и искренностью. Интересно, почему мы с возрастом теряем детскую непосредственность? Черствеем, не доверяем, чего-то боимся? Появляются какие-то заботы, и вот, незаметно и ты полностью погряз в рутине, которую сам же себе и создал. Как же нам не хватает ребенка, живущего внутри. Мы уже забыли, что можем радоваться мелочам, таким как: радуга, порхающая бабочка, птички….
Вчера гуляла по вечернему городу…люблю вечерний город, где-то тишина, где-то ходят люди и все такие разные…Лица…взгляды…маски…кругом одни маски…Вот у этого парня такой безмятежный вид. Интересно…в душе у него на самом деле покой и безмятежность?
Хотя нет…в наше время такого, днем с огнем не встретишь. А вот пожилая женщина улыбается, а в глазах боль. А я? Я разве поступаю по-другому? Интересно, почему я то, боюсь показать истину? То, что я чувствую? Да тут и гадать нечего…я боюсь боли, боюсь того, что когда на мне нет брони-маски и все чувства на виду, меня обязательно кто-нибудь обидит или посмеется и мне станет еще больнее. И потому я улыбаюсь, даже если душа плачет. Боже…люди…почему мы так жестоки? Почему мы готовы растоптать любой росток искренности и открытости? Почему миром правит ложь? Утрирую? Ничуть… с какого момента мы перестали ценить искренность и порывы души? Почему вдруг оказалось, что прилично и правильно ни в коем случае не показывать что у тебя на душе? Ведь я свои маски уже ощущаю как второе «Я», как второй слой кожи. Они так плотно прилегают ко мне, что за этой броней, я чувствую себя защищенной и могу поплакать, в то время, как моя маска будет улыбаться и вести светскую беседу. Одеваясь утром на работу, я подхожу к зеркалу и вижу беззащитную девчонку, с огромными, грустными глазами, которая пристально вглядывается в зеркало, пытаясь понять что-то очень важное. Вуаля! И эту трогательность и беззащитность, в одно мгновение закрывает маска с равнодушной улыбкой и холодными глазами. Еще раз оглядываю себя в зеркало. Ничего так получилось. Можно смело выходить на улицу, ведь я уже знаю, что все, с кем я встречусь, увидят не меня, а элегантную и слегка высокомерную особу, уверенную в себе, которой палец в рот не клади. Маски…маски…маски…на все случаи жизни, на любую ситуацию, нас уже нет…за нас живут образы, воплощенные в этих масках, а мы засыпаем…все глубже и глубже…и уже не замечаем, что живем уже не мы. Что мы уже совсем не живем. Что нас уже почти нет…
Конец фильма
Алиса тихо спускалась по ступенькам, каждый шаг отдавался гулким эхом, и от этого становилось немного не по себе. Ничего не было больше слышно, лишь собственный стук сердца, словно все растаяло в этой непроглядной тьме. Стены были настолько черны что, казалось, будто идешь в пространстве. Она все равно шла, шла дальше, словно чья-то невидимая рука толкала в спину, не давая сделать ни шагу назад. Впереди начал виднеться тусклый свет, он мягко ложился на тёмные стены, придавая им неясные очертания. Девушка невольно ускорила шаг и, переступив черту, разделяющую эти два помещения, на время зажмурилась. Когда Алиса вновь открыла глаза, то какое-то время стояла на месте, замерев в немом восхищении и удивлении. Столь необычна оказалась эта комната. Она впервые видела что-то подобное. Стены комнаты похожи на необъятное небо, а пол – зелёные луга.
Колонны, что были по всей комнате, столпы воды. Они поднимались ввысь, искрясь бликами света, и таяли где-то вверху. Ступив на пол, девушка еще больше удивилась, пол оказался мягким. Оглядываясь по сторонам, Алиса продолжила свой путь, все так же не понимая куда именно идет, но от чего твердо уверенная – она должна идти. Девушка внезапно вздрогнула , волосы,встали дыбом, а по телу пробежали мурашки, её не покидало ощущение, что кто-то следит за ней. Она резко оглянулась, но никого не было. От этого становилось не по себе, а когда она уловила чью-то тень, что проскользнула откуда-то сбоку, меж колонн, прохохотав низким голосом, то девушка испугалась не на шутку.
Она остановилась и закрыла глаза.Немного успокоившись подумала, что у нее разыгралось воображение и хотела уже продолжить путь, как тень выскочила прям перед ее глазами и не успев даже закричать...Алиса проснулась и посмотрев вперед увидела лишь титры в телевизоре...
Ботинок
-Почему меня бросили…с грустью подумал он. Было холодно. Осень медленно уступала зиме, ветра с каждым днём становились всё холоднее и холоднее. А он сидел. Один, на бетонном холодном камне, никому не нужный, брошенный. Чувство одиночество сжирало изнутри, сжигало, хотелось выть в голос – не мог. Мог только смотреть, безмолвно глотать сухие слёзы, вспоминая. Память – лучшее, что есть. Память – самое губительное из всего. Она не отпускает, навязчиво рисует ярчайшие картины, от которых становится – ещё холоднее и хочется сжаться. И он помнит-помнит-помнит. Как было тепло. Чужие прикосновения, заботливые пальцы, бережно, осторожно касающиеся его, вырисовывающие узоры на нём. Чужое тепло, что становился – его теплом. Он помнил голос, он помнил запах. Столь отчётливо, что становилось больно, нестерпимо больно. Потому что больше – нет. Ничего из этого не осталось, узоры давно стёрлись, но ему всё ещё кажется, что они – есть. Запах витает вокруг невидимой, тусклой дымкой, одурманивает, кружит, не даёт покоя. Иногда ему кажется, что он видит его – во встречных прохожих. Но нет. Только кажется, убивающая надежда, ужасная-прекрасная иллюзия. И он – никому не нужен. Почему? Почему ты, мой дорогой друг, бросил меня? Почему отринулся, так просто забыл обо всём, что между нами было, через что прошли? Почему не вернёшься, не скажешь: теперь мы снова в месте, пойдём, сходим на дамбу – давно не бывали. На кого променял? Разве новое – значит лучшее? Разве я заслужил такого? Сидеть, не в силах сдвинуться, отчаянно тянуться к прохожим – не доставать. Счастливые, тёплые – не его. Пожалуй, он был – самыми несчастными ботинками на этом мосту. А может в мире? И лишь ветер теперь касался его.